Writer, playwright
Философский рассказ “Каллиграф”
отрывок
Виджей непрерывно сидел дома у окна, в котором видел вовсе не сверстников во дворе и не бесконечную морскую гладь вдали, как полагала его мать. Во всем Виджей находил буквы. Его завораживали лигатуры, которые складывал из песка ветер, влекли таинственные, начертанные природой глифы, украшавшие окрестные дома. Даже в позах людей он усматривал фрагменты литер — как правило, «га», «та» или «ра». Пьяные валялись на улице в виде буквы «са», бродячие артисты делали «па», кошки сворачивались в «да» или «та», в зависимости от того, отводили они хвост в сторону или нет. Деревья представляли собой огромные сложные сентенции, тогда как творения гончара редко были чем-то кроме вариаций на тему «тха». Землепашцы на полях за городом утомляли взгляд Виджея тем, что использовали в своей работе только «у» разных размеров и ориентаций. Однажды мальчик увидел покойника. Он не испытал никаких эмоций по этому поводу, отметив лишь, что букву «на» в жизни встретишь нечасто. Мир для Виджея был монолитным и непрерывным текстом, а родную Индию он воспринимал как рядовую (и не самую, надо сказать, удачную) иллюстрацию Упанишад.
Как известно, литеры деванагари отличаются присутствием в них горизонтальной базовой черты — символы будто бы свисают с нее. И потому все, что было вокруг Виджея, в некотором смысле представлялось ему лишь буквой, свисающей с горизонта. Впрочем, небо для него было также испещрено литерами. Мальчик не сомневался, что ни под, ни над солнцем нет ничего, что нельзя было бы написать. Более того, он был убежден, что на бумагу можно нанести существенно больше, чем спящий Вишну способен увидеть в своих незатейливых снах. Эта мысль завораживала, не давала покоя и заставляла Виджея совершенствоваться в начертании букв.
В переводе с хинди «деванагари» — «городское письмо» или «письменность богов». Виджей понял это слишком буквально, а возможно, он просто оказался единственным человеком, кто осознал назначение алфавита правильно. Каждый день с помощью известных далеко не всякому индусу букв он творил новые города, неведомые страны, непознанные континенты и неожиданных богов. Более того, деванагари открывал ему двери и в новые языки. Недаром этот алфавит использовался как в санскрите и хинди, так и в бихари, бхили, бходжпури, кашмири, конкани, маратхи, марвари, непали, неварском, романи, синдхи и других наречиях. Буквы деванагари позволяли Виджею вкладывать эмоции не только в слова, но и в каждый отдельный глиф.
Мальчик в высшей степени ценил и почитал совершенную красоту знаков, входящих в алфавит. Однако, когда он осознал эту красоту, когда понял ее досконально, пределы одного языка, да и все языки вместе взятые начали его стеснять, позволив при этом найти в изгибах литер новую орфографию и новые словари. Потом дело дошло и до расширения самого деванагари. Новые буквы Виджея столь гармонично дополняли алфавит, что, увидев их, любой решил бы, что они берут свое начало в древнейших трактатах на санскрите, не допуская и мысли, что Виджей придумал их позавчера.
Нужно понимать: все, что изложено здесь в нескольких абзацах, заняло тридцать первых лет жизни героя. За это время умер его отец, прошла небольшая междоусобная распря, от участия в которой Виджея откупила мать — их семья по-прежнему была довольно зажиточной, поскольку ее глава оставил весьма существенные накопления. Затем несколько неурожайных лет и затянувшийся сезон дождей поставили город в тяжелое положение. На улицах процветал разбой, началась эпидемия проказы. Произошло еще множество менее значительных злоключений.
Виджей теперь все меньше проводил времени у окна и все больше за столом. Мать благодарила всех известных ей богов за то, что ее сын все эти годы не выходил из дома. Хотя, разумеется, то, что в тяжелые для города времена новый глава уважаемой семьи не участвовал в общественной жизни, вызывало вопросы.
После того как отец Виджея умер, подруги матери стали приходить в их дом куда чаще. Вдова была этому рада и, более того, всякий раз старалась показать им сына. Она считала, что ее век недолог и может так статься, что после ее кончины Виджею понадобится помощь. А кто станет помогать незнакомцу? Сын же, как правило, даже не поднимал взгляд на посетительниц, отчего те утверждались во мнении, что он человек скорее странный, нежели особенный. В любом случае, к такому лучше не подходить. А вы бы что подумали о взрослом мужчине, сидящем целыми днями над листом бумаги и пишущем невесть что?
Прошли те времена, когда их семье завидовали. Теперь мать жалели, причем решительно все. Увидев склонившегося над столом сына — жалели вдвойне. Встречая ее на улице, знакомые с любопытством слушали, что она рассказывала. Приятельницы беспрестанно спрашивали, что и зачем пишет Виджей. Близкие подруги неоднократно просили показать его бумаги. Мать любила единственного ребенка, но, разумеется, даже в общих чертах не могла представить себе важность той миссии, которую он самоотверженно взял на себя.
Как-то раз она унесла один из его листов и предъявила подругам. Они были удивлены: всю поверхность бумаги заполняла одна и та же буква, которая, по всем признакам, походила на символы алфавита деванагари. Однако даже те две женщины, которые были грамотными, не смогли сказать, как она называется. Недоумевающие подруги вновь стали спрашивать мать, чем же занимается ее сын. Зачем он плодит одну странную букву столько раз? Уж не колдовство ли это? Неведомо кто, возможно, один из богов, о которых были сложены легенды на языках Виджея, подтолкнул женщину произнести то, что будет иметь для ее сына далеко идущие последствия. «Он каллиграф…» — сказала она, с удивлением услышав сорвавшееся с уст слово.
Слухи о том, что в городе появился человек столь редкой профессии, разнеслись мгновенно. Через некоторое время кто-то впервые спросил мать, можно ли заказать у ее сына красивую поздравительную надпись на санскрите. Женщина боялась предположить, как Виджей отнесется к подобной просьбе, но возможность обратить его непонятные занятия в рупии вызывала у нее восторг.
Вопреки всеобщему мнению, Виджей вовсе не сторонился людей, ему просто было не о чем говорить с ними. Но поскольку он действительно всю жизнь занимался именно каллиграфией, подобные просьбы не были ему в тягость. Дело пошло. Десятки людей стали ежедневно приходить с заказами к ним в дом, хотя мать предпочитала на европейский манер говорить, что «клиенты» являлись «в контору сына». Теперь почти все в городе, включая неграмотное большинство, ценили красоту его работы, обсуждали точеные и строгие буквы, которыми он писал во вторник, или трепетные и воздушные литеры четверга. Отношение к странному человеку изменилось.
Ничто не изменилось только для него самого: вот уже много лет он оттачивал написание одной и той же буквы ведомого лишь ему алфавита.