Последние четверть века мое основное занятие – живопись. За это время – около 80 групповых, 10 персональных выставок в России, Германии, США. Более 60-ти публикаций: репродукции картин в альбомах, книгах, календарях, статьи по искусствоведению, психологии визуального восприятия, теории цвета. Доклады на 6-м и 7-м Международных философско-культурологических конгрессах ЮНЕСКО (“Цветовая трактовка китайской “Книги Перемен И-Цзин”), на 7-ой Международной конференции по трансперсональной психологии (“Искусство живописи как психотехнология”), курсы лекций, медийные проекты.
Since 1989 I am a full time artist. I took part in over 80 group shows and supported 10 individual exhibitions in Russia, Germany, USA. My artworks were published in over 40 albums, books, calendars. I had about 20 articles dedicated to the history of art, the theory of colour, the psycology of visual perception. A part of theory of colour “The Colour Transcription of I-Ching Chinese “Book of Changes” was presented at 6-th and 7-th International Congresses in Psilosophy and Culture UNESCO. The workshop entitled “The Art of Painting as Psychotecnology” was presented at 7-th International Conference of Transpersonal Psychology.
In detail: http://www.gruzdev.com
Эссе “Новая мифология”
Синопсис
Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем», – так назвал одну из своих картин Поль Гоген. Этими же словами можно коротко изложить содержание эссе «Новая мифология». В книге приводятся самые разнообразные версии о происхождении, предназначении, будущем человечества и, главное, о тех высших сущностях, чье незримое присутствие находит воплощение в религиозных представлениях и в фантастических гипотезах.
Приведенные версии служат не для того, чтобы породить еще одну новую теорию, «умножающую сущности без необходимости». Возможности разума ограничены жесткими цепями причинно-следственных связей, истоки и первопричины не подвластны логике. Однако именно ситуации интеллектуального тупика или логического парадокса способны вызвать интуитивные прозрения – инсайты. Этот прием широко использовали сюрреалисты. В целом подобный метод познания мира, противостоящий научной парадигме, присущ искусству.
Общие рассуждения о путях и судьбах человечества дополняются примерами из личного опыта автора, что позволяет сохранять тесную связь с реальностью, а также наблюдать за взаимодействием частного с общим. В какой-то момент повествование перестает быть литературным текстом и превращается в своеобразный психологический практикум, который поможет читателю выстроить собственную модель взаимоотношений с внешним миром, существенно отличающуюся от общепринятых моделей поведения.
Подобно тому, как художественные произведения должны иметь возрастной ценз, «Новую мифологию» желательно сопровождать интеллектуальным цензом: IQ 120+. Рассматривайте это не как ограничение, а как часть рекламной кампании.
Отрывок
(глава «Матрица»)
Это был сон из той редкой категории сновидений, которые фиксируются в памяти до мельчайших подробностей, надолго оставляя тревожное ощущение пребывания в иной реальности, достоверность которой нельзя ни доказать, ни опровергнуть. На всякий случай я записал сон, хотя на тот момент не хватало завершающего фрагмента.
Нас подвезли до самого КПП и высадили у шлагбаума. Нас, то есть меня и мою спутницу, лица которой я так и не увидел, потому что она всегда оказывалась чуть впереди меня и никогда не оглядывалась. Почему-то я знал, что она старше меня и выше по социальному статусу. Мы приехали то ли для того, чтобы навестить кого-то, то ли с инспекционной целью. В пользу последней версии говорило вежливое и даже обходительное обращение с нами местных охранников. Однако по всему было видно, что наш визит для них событие весьма обыденное, и что до нас тут прошло множество людей.
Дорога у будки КПП обрывалась, но никакого забора, ограждавшего внутреннюю территорию, не было. Кругом насколько хватало глаз тянулись глинистые пустыри без единого деревца или кустика. Глина, жирно блестевшая под монотонным, мелким дождем, казалось, надежно охраняла объект, заранее обрекая на неудачу все попытки побега. Мы чувствовали себя весьма неуютно, стоя в городской одежде на краю дороги, которая оставалась последней ниточкой, связывающей с привычным миром. «Сапоги вы, конечно, с собой не взяли?», – уверенно заключил встречавший нас охранник и предложил выбирать подходящие из сваленных в кучу больших пар сапог, напоминавших комплекты противохимической защиты.
Потом нам дали сопровождающих, и мы сразу оказались в пространстве, напоминавшем давно заброшенные заводские цеха. Спутницу сопровождал пожилой, невозмутимый и молчаливый старшина (слово «прапорщик» как-то не подходит). Мы с сопровождающим – молодым солдатом с добродушным, деревенским лицом – шли следом в двух-трех шагах. Мой солдат проявлял неугомонную активность: он то исчезал куда-то, то снова появлялся, то что-то объяснял, размахивая руками, но на него никто не обращал внимания.
Мы передвигались по выщербленному бетонному полу, почти сплошь покрытому тонким слоем воды, вокруг – ржавые железные балки, железобетонные опоры, висящие куски рваной жести, отливавшей свинцовым блеском, мотки проволоки. Большие окна, состоящие из множества квадратных секций, не пропускали света то ли от покрывавшей их серой краски, то ли от вековой грязи.
Я вспомнил, откуда в памяти появился промышленный интерьер. Не так давно на выставке современного немецкого экспрессионизма из частного собрания английского коллекционера, проходившей в новых эрмитажных залах в здании Главного штаба, я увидел громадную картину-инсталляцию, которая мне очень понравилась. На картине был представлен заброшенный цех-ангар компании Мессершмитт, в котором, как следовало из аннотации, в средние века проходили собрания рыцарей-храмовников – тамплиеров. Наложение времен в разлагающемся производственном помещении производило завораживающее впечатление. Находка художника состояла еще в том, что, обозначив с правой стороны цеха линию разделения стен и пола, задающую линейную перспективу, он скрыл эту линию слева, от чего пространство стало сворачиваться, искажая панораму и внося элемент абсурда.
Между тем, наш маршрут продолжался. Цеха чередовались с коридорами, столь же заброшенными и пустынными. Преобладающий цвет – серый с подтеками ржавчины. За все время движения я не заметил никаких признаков присутствия людей. Наконец мы пришли в какую-то относительно сухую комнату, похожую на заводскую раздевалку, где нам предложили выбрать шапки. Изношенные и грязные комплекты, вызывавшие брезгливость, почему-то состояли из шапки-ушанки и двух шерстяных шапочек. Чем вызвана такая странная униформа, я спросить не успел, поскольку надо было уже подбирать лыжи – широкие, охотничьи, одевавшиеся прямо на сапоги.
Нас вывели на улицу. Перед нами лежало сплошь заснеженное поле. Мела поземка, видимость была почти нулевая, но где-то справа далеко на горизонте скорее угадывалось, чем виделось, большое приземистое строение, которое и было конечной целью нашего путешествия. Слова «экспериментальное производство» или «полигон» не прозвучали, но как
бы имелись в виду, как нечто само собой разумеющееся. Предстоял длинный путь по снежной целине. И тут я понял предназначение странного комплекта шапок: негромкий, но очень неприятный звук давил на уши, заставляя вибрировать черепную коробку, как от допотопной бормашины. Я надвинул шапки поглубже – и проснулся.
Первым желанием было запрыгнуть обратно в воющее заснеженное пространство, но фокус не удался. У меня уже был весьма необычный опыт сознательного возвращения в сновидение, о котором я коротко расскажу.
В тот раз мне приснилось, что я – маленький источник с пульсирующей струйкой воды, наподобие питьевого фонтанчика, которые раньше попадались на песчаном пляже в Солнечном. Фонтанчик был исчезающе мал, по сравнению с окружавшей пустыней, которая возвышалась и как бы нависала надо мной, внимательно разглядывая и оценивая. Не знаю откуда, но я точно знал, что мир вокруг меня целиком женский, и что этот мир не враждебен, но во многом чужд. Наши целевые установки и задачи явно не совпадали.
Меня спросили: «Готов ли я подчиниться?» Я почувствовал, что моего решения ждут, и что от него многое будет зависеть. Мгновенно последовал инстинктивный ответ: «Нет», в котором отчаяние питало нежелание сдаваться. Тут же проснувшись, я продолжил оценивать ситуацию. Никаких других вариантов, кроме подчинения, не было. Мир таков и другого не будет. Неожиданно пришло решение: притвориться побежденным, сделать вид, что я сдался, оставаясь внутри несломленным и непоколебимым. Мне казалось, что сил на двойную игру хватит. Я понимал, что мои мысли видны насквозь, и что я никого не обману, тем не менее, такое решение всех устраивало.
Тут же заснув, я оказался на том же месте, где напряженно ждали моего ответа. Мое «Да», казалось, принесло всеобщее облегчение, и я провалился дальше в глубокий сон без сновидений. Смешно сказать, но «партизанская» стратегия, выбранная тогда, стала определяющей в моей дальнейшей жизни.
На этот раз продолжения мистического путешествия с сопровождающими пришлось ждать долго. Я даже думаю, что новый сон, который привел к логическому завершению, был, отчасти, притянут моим намерением. Тем не менее, результат был достигнут.
Я сразу очутился в стеклянном вестибюле того здания, которое уже видел сквозь снежную мглу на горизонте. Никаких спутников и сопровождающих рядом не было. Помещение напоминало больницу или лабораторию: белые стены, местами белый кафель, матовые плафоны на потолке, излучавшие белый свет более теплого оттенка, чем снег снаружи. Толком оглядеться я не успел – началось движение вдоль бесконечного коридора с дверьми, окрашенными во все тот же белый цвет. На дверях висели таблички, но прочитать их не представлялось возможным. (Интересно, куда ведут боковые ответвления от перинатальной матрицы?)
Теперь я как будто летел, скорость увеличивалась, мелькание плафонов над головой превратилось в одну светящуюся линию. Потом стены исчезли, и я завис в открытом пространстве перед огромным цветным экраном, состоящим из множества мозаичных фрагментов. На каждом осколке – лица, тысячи узнаваемых лиц, среди которых родственники, друзья, подруги, знакомые хорошо и едва знакомые, те, кого я знал многие годы, и те, кого видел лишь однажды. Все улыбались, все были молоды и счастливы. Между фрагментами не существовало ни событийной, ни временной связи, только яркие цветные картинки из памяти без рубрикатора названий.
Ощущение счастья, охватившее меня во сне, долго оставалось и после пробуждения. Пришло ясное понимание того, что жизнь – это вовсе не последовательность случайных событий, с неминуемой точкой в конце. Скорее это матрица, в различных местах которой постепенно заполняются клетки.
И старость – не печальный итог, а один из мозаичных фрагментов, в котором вместо горечи и сожаления может находиться понимание и принятие. Цвет и яркость клеточек зависит только от нас самих.
И смерть – не место в правом нижнем углу, где ставят дату и подпись, а одна из центральных клеток матрицы, вокруг которой строится интрига жизни. Со смертью матрица не прекращает существование, а продолжает заполняться и увеличиваться, срастаясь с другими матрицами. В новых клеточках – воспоминания любящих, продолжение начатых дел, самостоятельная жизнь произведений.
И, наконец, самое главное. Все это представление, в котором участвовали тысячи людей, разыгрывалось исключительно для меня. Я был тем самым невидимым зрителем в ложе, который наслаждался зрелищем и хрустел вожделенным продуктом “loosh”.
Надо только отрешиться от боли, от жалости к себе и перестать воспринимать себя жертвой. Нужно вдохновенно доиграть до конца.
(16 голосов, средний бал: 3,63 из 5)
Загрузка…