Переводчик итальянского языка (факультет итальянского языка и литературы, Италия)

Дипломант конкурса имени Марины Цветаевой (2012)

_________________________________________________

Отрывок из рассказа Н.Абдулвалиевой «Мадам Воле»:

«Когда меня просят рассказать о Франции, я всегда начинаю говорить о дороге, о длинном семичасовом путешествии на поезде из Парижа в Ниццу. Это мое первое французское воспоминание. Конечно, есть  и другие, связанные с площадями и памятниками, с летними уличными кафе и музыкой, но все они служат лишь  внешним фасадом  настоящей личной истории.

Около полудня из меланхолично-настроенного Парижа поезд уносил меня в  солнечную, голубоглазую Ниццу с белыми арками и длинными пляжами. Я сидел в глубоком пассажирском кресле и читал  французский «Parisien». За окном плыл однообразный  пейзаж, состоящий из пригородов и привокзальных станций.

Людей в вагоне было немного. Места напротив моего кресла оказались пустыми, и я с удовольствием расположился в этом уютном квадрате из четырех бледно-серых кресел, заняв одно из них, и  поставив свою сумку на другое. Справа от меня сидела пожилая супружеская пара, которая ехала в Ниццу со своей маленькой внучкой. Девочка  ела круглое печенье и играла с тряпичным маленьким зайцем, веселым вихрем перенося его с одного подлокотника на другой, кружила его в воздухе и втайне от всех угощала печеньем. Потом она устала и, облокотившись на плечо своей бабушки, стала рассказывать на быстром плавающем  французском о школе и новой учительнице.

Поезд медленно нес меня в родной город Мадам Воле. В этот незнакомый и непонятный мир, который мне только предстояло узнать. Я предвкушал это открытие, надеясь найти здесь что-то, напоминающее о ней. В левом кармане моей рубашки лежала ее фотография, и я заранее знал, что полюблю этот город.  От моих размышлений меня отвлек удивленный крик  маленькой девочки. Она показывала в сторону окна и улыбалась. Я повернул голову и посмотрел в окно и то, что я там увидел, произвело на меня невероятное впечатление.

Синие, почти фиолетовые горы медленно темнели на фоне серого неба. Солнце уже зашло, и город существовал в тех удивительных недолгих сумерках, пока электрический заряд еще не пробежал по узким проводам и город не вспыхнул яркими фонарями площадей и улиц. Над Ниццей  разливался струящийся туман, словно бы какой-то художник пробовал цвет и выводил быстрые линии на горизонте, умело переплетая призрачно-синий с голубым.  Сквозь вечерний свет  можно было различить белеющую архитектуру зданий,  узорчатые крыши, густые прически высоких пальм и  безграничное море вдалеке.  Я улыбнулся и закрыл глаза, представляя, с каким чувством много лет назад, мадам Воле впервые приехала в мой маленький город у моря.

В отличие от французской Ривьеры, в том городе не было никаких достопримечательностей. Существовало только  Черное море и большой порт, куда приходили корабли и закрывали линию горизонта. В детстве мы с мальчишками забирались на высокий холм и смотрели на вереницы неизвестных больших кораблей. Неподалеку  стояли торговые суда, и было видно, как загорелые грузчики выгружают тяжелые ящики и коробки, как передают из рук в руки тюки и цветные пакеты, плетеные  глубокие корзины, доверху заполненные разнообразным товаром. Были слышны голоса, крики и гул прибывающих или отправляющихся кораблей. Люди внизу встречались и расставались, плакали и смеялись. И с высоты эта толпа представлялась длинной разноцветной атласной летной, которая переливалась на солнце и растекалась в разные стороны. И сейчас, когда я закрываю глаза, я снова вижу эти картонные корабли, блеск моря и чувствую влажный воздух, пропитанный солью.

В  маленьком городе было не так много иностранцев и поэтому каждый человек, родившийся не нашей земле, воспринимался окружающими с какой-то неясной тревогой и нескрываемым  интересом. Мадам Воле приехала в город, чтобы работать в представительстве французской фирмы и параллельно начала преподавать французский язык в нашей школе. Она  неплохо говорила по-русски и почти не ошибалась в падежах, а когда это все-таки происходило, она громко смеялась, и всем вокруг становилось непонятно радостно  от понимания уникальности и сложности родного языка.

Впервые я увидел Мадам  в школьной библиотеке. Она стояла рядом с картотекой и, аккуратно перебирая папки, что-то искала. Одета она была по-особенному непривычно. На ней было бордовое платье и легкий просвечивающий шарф, а на узком запястье негромко звенели два широких браслета. На стуле стояла ее сумка, из которой выглядывали разные книги и газеты. Но главное, что мне запомнилось с первого момента встречи, были ее духи. Легкими неизвестными птицами летели они в воздухе, заполняя пространство музыкой своего аромата.

Я отчетливо помню один разговор на уроке французского. Марк, мой школьный товарищ, утверждал, что язык человеку не так важен и все, что нужно, он мог бы показать жестами. Класс засмеялся, а мадам Воле покачала головой.

-Ну, что Вы, – сказала она и постучала пальцами по деревянной гладкой поверхности парты,- слова всегда играют главную роль. Вот, к примеру,  моя фамилия Воле. Если вы поставите перед ней один глагол, то выйдет, что я что-то украла, а если другой- то тогда получится, что украли меня.

Она засмеялась, заметив наше некоторое недоумение.

– Представляете, вы однажды придете, а меня украли.

– А кто Вас может украсть? – удивился я.

– Ну, не знаю, кто угодно, любовь, к примеру.

– Как любовь?

– Конечно, только  любовь и может, – теперь еще более радостно  настаивала мадам, – разве вы не знаете, что любовь – это единственная вещь в мире, которая  может быть сложнее французского языка.

– Почему?- недоумевал Марк.

–  Потому что, если в грамматике моей страны еще как-то можно разобраться, то в любви нет никаких  границ. И однажды она украдет каждого из вас.

В классе наступило молчание. Мадам Воле обвела глазами учеников, поправила выбившуюся прядь темных кудрявых волос и нежно рассмеялась.

По  субботам в школьной библиотеке устраивались кино – показы. Один из учителей выбирал фильм и готовил небольшой рассказ об истории создания и главных героях. Между деревянной доской с расписанием и картиной на морскую тему, вывешивалась газета, красочно сообщавшая подробности о предстоящем фильме. В  день показа  высокий библиотечный шкаф с шумом отодвигался в сторону и на его место устанавливался проектор. И каждый раз наш школьный библиотекарь, худая рыжеволосая женщина, кряхтела и жаловалась на эту кино идею.

И вот настала очередь фильма мадам Воле.  Кино- газета в этот раз была черно-белой и изображала мужчину и женщину, стоявших под зонтом, а над ними, вместо дождя, был большой знак вопроса и надпись: «Любите ли Вы Брамса?»

– А кто это Брамс? – спросил меня Марк, пока мы внимательно разглядывали газету.

Я пожал плечами.

– Стыдно не знать, – раздался за спиной голос Валентины Федоровны, преподавательницы музыки, –  Иога́ннес Брамс – это немецкий композитор и пианист. Ах, какой все-таки чудесный выбор фильма! – вздохнула она, – Надеюсь, там будет часто  звучать  его музыка.

Музыка Иоганнеса Брамса играла в фильме меньше пяти минут.