Творческая автобиография:
Я – Тюкин Антон Викторович, родился 17 апреля 1972 года, 42 года, проживаю в городе Вологда, инженер. Пишу прозу, стихи, публицистику, драматические произведения.
Многолетний член литературной студии Г.А. Щекиной “Лист”, член литклуба вологжан “Ступени”. Традиционный участник поэтических фестивалей “Плюсовая поэзия” и “М-8”, регулярно проходящих в Вологде, участник семинаров поэзии, прозы и драматургии. Лауреат (1 место) конкурса “Мои города” литературного интернет-объединения (ЛИНТО) “Брусника”, Архангельского литературного музея и радио “Поморье” за сезон – лето 2014 года. Соискатель малой поэтической премии
Евгения Капустина (декабрь 2014 года), автор вошедший в лонг-лист. Один из потенциальных лауреатов (вошёл в лонг-лист) премии имени О. Бешенковской в номинации поэзия (декабрь 2014 года).
В декабре 2010 года с повестью “Шевченко” и циклом из четырех рассказов дебютировал в журнале “Вологодская Литература” (№ 9, публикация получила редакционное название “Яблоневый сад”). В июне 2012 года в Вологде была.
Фантастическая повесть “Дикая песня”
отрывок
ВСТРЕЧА С ПАПОЙ
Февральский снег влажными хлопьями летел с неприветливых московских небес и отчаянно шлепался в ветровое стекло тяжелого авто цвета вороньего крыла. Машина бесшумно летела мимо колоссальных, витиевато-пряничных домов по широкой, но почти безлюдной в этот поздний час улице, названной когда-то в честь пролетарского писателя Максима Горького. И желтый, мертвенный свет из огромных окон закрывающихся в этот час кафе проникал бледными пятнами в темноватый, нет… совсем уже темный кожаный салон.
Снег залеплял ветровое стекло, и проворные «дворники» бойко сгребали
его безжалостными и неугомонными щетками.
– Снег идет… Снег идет… – задумчиво проронил грузный пассажир, развалившийся на мягких волосяных подушках заднего дивана, кутаясь в наброшенный на колени плед в шотландскую пеструю клетку, пряча хищный, птичий нос с узеньким серебряным пенсне в длинный ворс воротника.
– Снег… Снег… Снег… – повторил он и ткнул коротким пальцем в спину водителя.
– Эй, ты, Иван! Включи печку! Холод собачий! Продрог я! – процедил тучный человек.
– Так все включено, дорогой Лаврентий Павлович… Скоро, скоро, подъезжаем… Не волнуйтесь, – стал оправдываться водитель, обернувшись к высокопоставленной особе заместителя Предсовмина….
– Молчи, дурак! Лучше смотри за дорогой, а то, неровен час, угробишь товарища Берия! – грубо оборвал солидный пассажир. Потом протянул руку, нажав квадратную кнопку на подлокотнике дивана. Щелкнул и отворился тайный ящичек, подсвеченный изнутри матовой лампочкой.
Пассажир достал из ящичка плоскую стеклянную бутылочку, отвинтил тугую крышку, и ароматная жидкость полилась в серебряный стакан. Крякнув, блаженно откинулся на подушки.
– Армянский коньячок от Анастаса Ивановича… Согревает… – разоткровенничался он. – Помню, в Баку… Революция… Молодые мы были… А какие песни пели… А какие ночи… А женщины… – стал причмокивать Лаврентий. – Тебе, Иван, не понять… Нет, не понять… Там горы, вино… Сухуми… Кавказ… О нем еще ваш Мишка Лермонтов писал… Вот ты, балда и сволочь такая, читал ты Мишку Лермонтова, или нет?! – снова ткнул пальцем в спину водителя Лаврентий Павлович.
– А как же! – радостно откликнулся шофер. – Я, как и весь советский народ, глубоко люблю и чту творчество величайшего русского поэта и прозаика Михаила Юрьевича Лермонтова! – рапортовал он, снова повернувшись в полоборота.
– За дорогой смотри, сукин сын! – грозно крикнул Лаврентий Берия, – «карточку» поганую обороти! А не то врежемся!.. – но быстро отойдя от приступа гнева, продолжал, как ни в чем не бывало, свой лисий, хитроватый разговор. – И чего же ты читал, свинья рязанская, скотина и дубина стоеросовая? Отвечай!
– Я… это… – замялся водитель, «Мцыри» там, «Маскарад» – опять же… Да, еще это – «Герой нашего времени»…
– Хорошая книжечка? – лукаво спросил Берия.
– Которая… «эта»? – замялся шофер…
– «Которая»… сволочь!.. – резко оборвал его собеседник, – ну, «герой» этот, вот кто! Про что она?
– Там, товарищ Берия, бездарнейший царский режим Александра Палкина покоряет гордые кавказские народы. Осуществляет, так сказать, политику захвата и агрессии. Ну, совсем как янки сегодня в Корее, – затарахтел шофер, растянув в улыбке глупейшую, широкую рожу. – Там еще офицерик один. Царский офицерик, ясен пень. Так все ему не
этак и не этак. Все не нравится. И вообще, и даже с бабами… Печорин – вот фамилия его. Так он и есть этот самый «герой»… А в конце его убили на дуэли… – подхихикнул он. – Была у дворян нелепейшая мода – чуть чего, так сразу бить, без лишних слов, перчаткой в морду и стреляться. Честь… – скривил в усмешке рот Иван. – Дурачки они были, эти самые «благородные»! Не зря их народ в семнадцатом году попер! – загундел он, как по-писанному. – Говорят, когда сам царь прочитал про такого «героя», он долго ругался, плевался и даже приказал отправить сочинителя в кандалах в далекую Сибирь. Но потом передумал. Слабак он был, этот самый царь! Да и Печорин-то его не лучше. И класс его был обреченный! Не видели они ровным счетом ничего, как учит нас товарищ Ленин и пишет сам товарищ Сталин в «Кратком курсе истории ВКП(б)»…
– Да, дурак тот офицерик был… – криво усмехнулся Лаврентий Павлович. – У нас бы офицерика такого сразу в СМЕРШ потащили, к Льву Захаровичу на свидание… Потащили бы его, Печорина-то этого? – спросил лукаво Берия.
– Потащили бы, сукина сына! – охотно и с дурацкими смешочками откликнулся Иван.
– А я еще другое слышал… – хитрил Берия, – критик Добролюбов, толи критик Писарев, назвал этого «героя» вдруг «лишним человеком»… Лишний… – произнес задумчиво Лаврентий. – Вот у нас таких теперь нет. Все при деле у нас. Не для того мы революцию делали, Ваня, чтобы «лишние» водились на Руси… Мы такого – раз-два… и в исправительно-трудовой лагерь, на «великие стройки», на Куйбышевскую ГЭС или на Волго-Донской канал живенько определим. Определим, и он у нас уже не лишний. Да, царь… Дурак и скотина тот царь… Не умели царствовать Романовы, вот и царство просрали… И кому просрали? Ты скажи, кому… – снова взялся нетрезвый Лаврентий за водителя.
– Знамо кому… – откликнулся шофер. – Народу и большевикам-борцам за счастье всего трудящегося человечества, за мир, демократию и это… – замялся он немного, но продолжил, – за социальный прогресс! Вот еще за что, товарищ дорогой, Лаврентий Павлович!
Берия усмехнулся и поправил на носу пенсне. Похоже, что ежевечерняя игра сегодня доставляла ему удовольствие.
– Хорошо… – выдавил он из губастого рта. – А теперь, Иван-дурак, отвечай, подлец ты этакий, кто сегодня герой нашего времени? Говори поскорее, коза неподоенная!
– И это ясно… – бодро-весело откликнулся Иван, словно и не слыхал потока брани. – Это весь наш советский народ, это русский народ – народ-богатырь, спасший мир от «коричневой чумы», за здоровье которого пил в Кремле товарищ Сталин! И сам товарищ Сталин – в первую очередь – герой! Генералиссимус СССР, приведший весь народ к победе над гитлеровскими ордами и японскими самураями, которые теперь долго будут
помнить наш урок! Это все члены Политбюро ЦК КПСС! И сам товарищ Берия Лаврентий Павлович! И все руководители стран народной демократии. Товарищ Ульбрихт, или там… товарищ Ракоши, к примеру… Уж больно их много, героев-то этих. Хрен всех и упомнишь, дорогой Лаврентий Павлович… – затараторил парень, – извините.
– Не извиняйся! – рявкнул Берия. – Никогда не извиняйся! Если Родина прикажет быть героем – героем у нас становится любой! Любой балда! Любая падла!.. И даже та, что в Мерхеули без порток и без рубахи бегала… – заворчал он, как старая собака. Потом погрустнел, повесил голову. Снова налил коньяка и поднес к губам. Влил. Взял с маленького блюдечка нарезанный лимон и закинул ломтик в хищный рот. Прожевал и проглотил.
Машина хищной птицей летела по улице Горького, и липкий снег злобно
лупил в ветровое стекло. На светофоре машина вдруг встала.
– Почему стоим?! Чего ждем, свинья?
– Красный свет, товарищ Берия!
– Да… Вот ведь чертовня какая… – скрипнул Лаврентий Павлович зубами.
– А где мы… А, Газетный переулок, Центральный телеграф архитектора Рерберга, – стал выглядывать из-за стекла…
На перекрестке стояла девушка в короткой котиковой шубке и в больших очках. На кудрявой голове кокетливо сидел синенький беретик.
– Эй, Ваня… Видишь девушку? Ай, ай, ай! Хороша!.. Персик-виноград!..
Слушай, выйди, дорогой, поговори с девчонкой! А я тебе потом
премию… за хорошую работу. Не обижу тебя, право слово… – засипел полупьяно и заерзал на подушках Лаврентий.
– Будет сделано… – козырнул шофер и через секунду бодро выскочил из авто. Громко хлопнула тяжелая дверка.
Через минуту задняя дверца авто отворилась, и черноволосая девица влезла в салон грозного, как смерть, ЗИС-110 и, расстегнув на ходу шубку, уселась подле грузного товарища в пенсне.
– Знаешь, кто я? – начал он с улыбкой свое знакомство. – Я – Садко! Богатый гость с Кавказа! Там дача у меня как раз… Слышала ли ты про такие дивные места?
– Слышала… – сюсюкала девица вишневым ртом, обнажив белоснежные зубы. Потом подняла наведенные густо глаза, похлопала ресницами. Берия взглянул на пассажирку…
– Как тебя зовут, красавица? – спросил, слегка ошалев. – Меня – Лаврентий Павлович… Но для тебя просто – Лаврентий… Или Лаврик, как звали меня когда-то в нашем селе Мерхеули, что под Сухуми, в Грузии…
Эй, Ваня, поезжай, любезный друг… Да, езжай скорее, милок, в Замоскворечье… – неожиданно ласково проговорил, почти пропел Лаврентий Павлович… Машина взвизгнула и понеслась…
Резко свернули на Моховую. Вот промелькнул старый МГУ, прорябил бело-охристый Манеж… вот уже дом Пашкова. Конец Моховой… Завернули от Боровицкой в строну. И понеслись по Каменному мосту через Москву-реку. Прямо и прямо… Потом через Водоотводный канал. И – на Большую Полянку…
Микрокамеры, вшитые в пуговицы платья прелестницы, послушно передавали картинку на орбиту планеты Земля. А микрофоны, умело спрятанные, улавливали каждый шорох. Духи – психотропный продукт химиков Станции – безотказно действовали… Лакированный гроб ЗИС-110 стремительно летел, и вся специальная бригада Оперативного Контроля сгрудилась у огромной жидко-кристаллической панели, следя за началом операции «Папа».
(7 голосов, средний бал: 3,86 из 5)
Загрузка...