(45 голосов, средний бал: 3,76 из 5)
Загрузка...
Родился и вырос в Казахстане, в г. Усть-Каменогорске. Литератор и сценарист, автор нескольких книг поэзии и прозы. Был признан лучшим молодым русскоязычным поэтом Казахстана на Фестивале творческой молодежи «Жигер» (Алма-Ата, 1989).
Музыкант, композитор, создатель группы ALGABAS (арт-рок). В настоящее время живет во Владимире.
______________________________________________________________________
ВРАНГЛЕР И ДЖОЙС
Осилив Джойса, Вранглер выдохнул из себя горячий воздух победы и еще раз взвесил на ладони увесистый кирпич.
– Ну, вы, блин, ирландцы, даете! – поделился он своим восторгом с портретом Боно из группы «U2 » на стене. – Вам только повод дай показать характер!
«Улисса» Вранглеру подарили еще весной, на скромное пятидесятилетие. Немногословный, лохматый и большой, как таежный медведь, он только и смог тогда вымолвить «ого!» – уж слишком тяжелой и толстой показалась ему книга с примечаниями.
– Спасибо, братцы! Надо же, девятьсот восемьдесят три страницы! Лев Толстой отдыхает!
– А то! – гордо вскинул голову Бонзо, в прошлом тоже меломан, хиппи и пацифист. – Это тебе не журнал «Ровесник»!
– К Дню независимости осилю! – пообещал Вранглер другу детства, бывшему барабанщику. – А теперь все к столу! Как там говорил Джим Моррисон? Правильно, он говорил, что трезвость отвратительна и она разделяет людей. Короче, ледяная водка на облепихе! И пельмени! Пельмени!
– Что-то ты у нас никак не облезешь, Вранглер, – с тайной завистью сказал юбиляру Биг-Бит, добродушный толстяк с лукавым прищуром и почти уже лысым черепом. – Как-то даже неприлично в твоем возрасте ходить с рокерской прической.
– Концепция! – скромно отшутился Вранглер. – Плюс конституция.
– Ты еще гимн СССР вспомни! – хрипло заржал бывший бас-гитарист Фанк, все еще в меру длинноволосый, но болезненно сухой и морщинистый от трудовой усталости и вредных привычек.
– Да нет уж, лучше мы споем «All you need is love»! – кивнул юбиляр на портрет Джона Леннона над стареньким диваном. – Все помнят текст?
Свое прозвище Вранглер получил в прошлом веке, когда работал на заводе химволокна электрослесарем и наконец-то накопил деньги на настоящие фирменные джинсы. «Wrangler» – именно так они и назывались. Электрогитара «Eterna De Luxe» у Вранглера уже имелась – но не личная, а заводская, с крупным инвентарным номером на грифе.
«Вечные странники» играли на танцах в городском парке, на конкурсах художественной самодеятельности, выпускных вечерах и даже на свадьбах. И не только комсомольские песни и хиты советской эстрады. Основную часть их репертуара составляли собственные произведения в стиле «хард-рок». О любви и рабочих окраинах. О силе добра и свободе. О джинсах и детях цветов.
Длинные волосы Вранглер отрастил сразу после школы, да так с ними и остался по жизни. А в двадцать лет, сказав социуму «goodbye forever», окончательно ушел на вольные хлеба, подальше от быстро состарившихся и рано потускневших ровесников – с их мещанскими привычками, неиссякаемым конформизмом и постоянными разговорами о деньгах.
В двадцать два Вранглер встретил на танцплощадке Марину, и они поклялись друг другу в верности в первую же ночь любви – под музыку группы «Pink Floyd».
Своих сыновей-погодков счастливые родители назвали в честь героев рок-н-ролла: Робертом и Яном. Но когда они выросли, жить рок-музыкой и философией хиппи категорически отказались. О чем еще раз пошутили за столом юбиляра.
– Мир вас ловил, но не поймал! – весело объявил родителям и гостям Роберт, начитанный очкарик. – В наше время это невозможно – мы сейчас все на крючке. Капитализм, в рот ему пулемет!
– Да, предки, жаль, что ваша эпоха так быстро канула в Лету! – поддержал старшего брата Ян, раскованный парень с модными татуировками и серьгой в ухе. – Но без вас не было бы нас – факт!
Теперь они занимались в больших городах настоящими мужскими делами. Роберт – главный энергетик завода пластмассовых изделий. Ян – модный столичный фотограф глянцевых журналов и web-дизайнер.
Вранглер еще раз подмигнул Боно, вытащил из ушей беруши, в который уже раз взвесил на ладони кирпич Джойса. Группа «Оральные контрацептивы» гремела и рычала в лучших традициях панк-рока. Время дежурства подходило к концу, и звукорежиссер репетиционной базы показал фронтмену Ирокезу растопыренную пятерню. На языке жестов громкой, как прокатный цех, рок-индустрии это означало следующее: «ваше время истекает, господа панки, осталось ровно пять минут, закругляйтесь».
– Если на тебя направлено дуло пистолета и стрелки циферблата, совершенно не важно, кто ты такой! – философски говорил Вранглер каждой новой команде. И текучка кадров на его базе была минимальной. Все уважали Вранглера за то, что он уважал других и никого не учил не только петь и играть, но и жить.
Набросив дождевик, Вранглер вышел на свежий воздух, в промозглый октябрь. Природа давно уже отпустила тормоза: наглый осенний дождь лил и лил, как в дни Потопа, хотя все еще стеснялся перейти в мокрый снег.
– Не угостишь даму сигареткой? – вышла на воздух вслед за Вранглером девушка-панк лет семнадцати по прозвищу Птаха.
– Да угощу, жалко, что ли? – добродушно улыбнулся бывший кумир городских танцплощадок. И протянул девушке с густым пирсингом на лице пачку сигарет.
– А можно две?
– Да можно. Лишь бы в кайф и во благо.
– Как тебе, Вранглер, «Оральные контрацептивы»? – с панковским задором спросила Птаха, затягиваясь халявным «Marlboro». – Круто, ага?
– Да пусть себе играют, что хотят! – добродушно улыбнулся Вранглер. – Мне тут многие группы не нравятся, и что теперь? Я старый рок люблю. Когда он еще был добрый и мелодичный.
– Нафталин, что ли?
– Ну, для кого как.
– И давно живешь на этом свете? – не отставала Птаха от человека, осилившего не только тридцать лет независимости, но и многословного Джойса.
– Давненько.
– Охренеть! А звуком сколько рулишь?
– Да года три с половиной рулю.
– Ого, мне четырнадцать было!
– А мне сорок семь.
– Как моему родителю сейчас. Только он от шансона балдеет. И матери изменяет по-черному со шмарой из дома напротив.
– Ну, люди разные бывают.
– А я вот точно, Вранглер, до твоих лет не дотяну! – неожиданно грустно вздохнула Птаха, стряхивая пепел.
– Не будешь пить и колоться – дотянешь! – бросил Вранглер сигарету в урну, расписанную граффити. – Лет до тридцати я тоже думал, что умру молодым. Сама видишь – живу. Рок-н-ролл долго держит в седле. Джаггеру и Маккартни уже восьмой десяток, а разве скажешь?
– Кто такие эти старые черти?
– Англичане. Классики жанра.
– Терпеть не могу классику! А из англичан только панк-рок уважаю. И футболистов.
– У каждого времени свои кумиры и тараканы, точно.
– А шашлычка закинуть и потрахаться с клевым пацаном всегда охота! – задорно залилась хрипловатым панковским смехом Птаха. – А еще я пиво люблю не фильтрованное и скейтборд.
Вранглер поглядел на циферблат мобильного телефона и почему-то опять вспомнил, что уже лет пятнадцать не пишет песни и картины. Они ушли из его жизни так же внезапно, как и появились. И не только потому, что никому не были нужны.
Разухабистый панк-рок за дверью наконец-то добрался до своей шумной, корявой коды. И окончательно заглох на сегодня.
Вранглеру осталось совсем ничего: выключить аппаратуру, составить микрофонные стойки в угол, отправить пустые банки и бутылки из-под пива в утиль.
Так он и закрыл тяжелую дверь базы с двумя пакетами. В одном – посуда и прочий мусор за длинный вечер репетиций, в другом – увесистый «Улисс» Джойса.
– Когда же это все кончится, Леопольд Блум? – вслух спросил Вранглер героя романа, сам не зная почему. И подумал, что на погоду стали ныть кости и суставы, а это – явный признак неминуемой старости. В которой, как известно, нет никакой радости и преимуществ.
Дорога домой занимала обычно не более восьми минут. Но сегодня Вранглер шел медленно, с раздумьями. Его абстрактная живопись так и остались пылиться на дачном чердаке с далеких восьмидесятых. Виниловые пластинки и собственные песни на рассохшейся магнитофонной ленте «Свема» так и стоят неприкаянно в шкафу. Ни одного хорошо записанного альбома, ни одной оцифрованной песни. Разве только его фирменная фраза, ставшая в городе крылатой – «лучше фальшивая нота, чем фальшивая песня». А то, что Вранглера два раза за десять лет пригласили на местное телевидение в программы «Молоды душой» и «Рок-н-ролл этой ночью» – так это такие мелочи, Леопольд Блум!
– Мелочи! Мелочи! Мелочи! – зачем-то закричал Вранглер в гулкую пустоту мусорного бака, куда только что отправил отходы панк-рока. И вернулся к мысли, что быть длинноволосым хиппи и пацифистом в пятьдесят лет не столько почетно и праведно, сколько смешно и неудобно.
Но смог ли он, Вранглер, быть священником сельского прихода, государственным служащим или самодовольным бизнесменом, как некоторые его одноклассники? Нет, конечно! Каждому выпала своя судьба, каждый живет так, как ему однажды захотелось. И этому миру нужны не только творцы и служители, но и скромные созерцатели. Не так ли, ирландец Джойс?
– Леопольд Блум! – все еще не мог отойти от гулкого мусорного бака Вранглер. – Блум! Блум! Блум!
– Эй ты, бомж! Ну-ка, подгреб сюда по-бырому! – вдруг пронзил влажный полумрак октября чей-то резкий, ломающийся голос, который старался быть низким и грубым. Вранглер обернулся и очертил подслеповатым взглядом силуэты молодых людей в капюшонах. Их было ровно четверо, как «The Beatles». Или «Led Zeppelin».
– У тебя что, урод, денег на парикмахерскую нету? – пронзил мокрый сумрак осени еще один резкий, задиристый голос другого участника уличного квартета. – Вшей тут на помойке собираешь? Бутылки?
И тут же Вранглер ощутил, как чьи-то злые пальцы вцепились в его кудрявую, как у великого Роберта Планта, шевелюру.
Вранглера били бейсбольной битой, кулаками и остроносыми ботинками. Били до тех пор, пока мужчина в дождевике не упал в грязь и не обнаружил у себя в руке пакет с Джойсом.
Квартет гопников был так шумно возбужден собственной крутизной и легкой победой, что даже не успел понять, когда Вранглер вновь оказался на ногах и на их капюшоны обрушились удары если не судьбы, то вендетты точно.
Первыми побежали врассыпную самые хитрые – их спины растворились в тумане уже в первые секунды праведного ответного удара. Третий участник квартета пытался схватить летающий пакет с предметом, похожим на кирпич, но вовремя оценил ситуацию и тоже сделал ноги. Только четвертый, все еще крепко сжимая в руке бейсбольную биту, оставался лежать в жидкой грязи, изредка подергивая остроносыми ботинками.
Вранглер наклонился над самым невезучим участником квартета, осветил его лицо зажигалкой, а свободной рукой отвернул с выпачканного грязью лица черный, как ночь перед Страшным судом, капюшон.
– Что же ты наделал, Леопольд Блум! – только-то и вымолвил Вранглер разбитыми в кровь губами. И не узнал собственного голоса.
Главный герой «Улисса» хранил в пакете гробовое молчание. Как, собственно, и гопник с белесым чубчиком, из пробитого виска которого пульсирующей струйкой вытекала горячая, дымящаяся кровь.
Вранглер с трудом привстал с грязной и грешной земли, достал скрюченными от боли пальцами телефон.
– Марина, это я… Нет, я не пьяный. Срочно вызывай ментов и скорую помощь на угол Алябьева и Балакирева, прямо к мусорным бакам. Кажется, я только что убил человека. Джойсом.