Прозаик, литературовед, кинодраматург, эссеист, переводчик, журналист.
Дата рождения: 21.03.1965.
Место рождения: Восточно-Казахстанская область, Абайский район, село Кундызды
Год окончания казахской средней школы – 1982
1984-87 . КазГУ- факультет журналистики
1989-94 г.г. Литературный институт имени М.Горького, Москва
Отделение: проза. Специальность – литературный работник.
С 2001 года член Союза писателей Казахстана
Изданы более 200 литературоведческие статьи, эссе, переводы.
Автор 5 книг- проза.
Выпущенные книги:
«Путешествие в седьмой континент» (1986г.)
«Тобылгысай» (2001г.)
«Башня» (2003г.)
«Сердце Мажнун» (2013г.)
“Сөз хикмет” (2016)

Фильмы:
«Грех», по мотивам рассказа Магжан Жумабаева « Грех Шолпана» Қазахфильм имени Ш.Айманова. Режиссер- Болат Шарип, 2005 г.
«Султан Оразалин», документальный фильм, 2013 г.
«Сулеймен Ескараев», документальный фильм, 2012г.
«Жиембет жырау», документальный фильм, 2014г.

Достижения:
1983 по 2015 – лауреат 21 разных литературных премий
С 1999 г. неоднократный лауреат Президентских стипендий для писателей.
2000 г. –лауреат Государственной премии для молодежи «Дарын»
2012 – лауреат Международного литературного конкурса имени Виктора Шнитке. Диплом I степени. В номинации «Литературоведческие работы о литературе российских немцев», Россия.
2014 – лауреат международного конкурса «Алтын асық» . Номинация: проза.

---

Перевод рассказа “Қоңырқаз”

КОНЫРКАЗ

Отрывок

Светлой памяти Ханса Кристиана Андерсена

Каршига, распрощавшись со светлой мечтой о большой сцене, вскоре была вынуждена уехать из шумного города. А перед отъездом написала письмо своему старшему брату. Она чистосердечно призналась в том, что хочет вер­нуться в родные края, поскольку ждет внебрачного ре­бенка. И если единственный родной человек не прос­тит ей этого греха и отвернется от нее, тогда она исчез­нет навсегда из родного края во избежание позора.

В горах в одинокой юрте жил чабан с женой, детей у них не было. В жизни он ничего не видел, кроме собственной отары овец, и к тому же обладал крот­ким нравом. Как он мог ответить на это письмо? На некоторое время опешивший от нахлынувшей волны противоречивых чувств, чабан вскоре написал иск­ренний ответ на письмо Каршиги, называя милосерд­но свою сестру милой, оправдывая ее положение тем, что нет на белом свете человека, которому не свой­ственно ошибаться, как нет скакуна, который не спо­тыкается; стало быть, сестре, кровь от крови его и плоть от плоти его ролитедей. ничто не препятствует возвращению в родной дом. Чабан Акылбай воспри­нял будущего младенца как посланного самим Алла­хом и втайне возликовал от одной-единственной мысли, что сможет усыновить его. Не вынесла бы Каршига укора старшего брата, и теперь, получив от него доброе известие, она с легким сердцем собра­лась в дорогу.

Стояли в этих краях солнечные весенние дни. Том­ление молодой женщины приглушило благоухание холмистых хребтов бесконечного простора джайляу. Но когда Каршига увидела небольшие глубокие озе­ра с зеркальной гладью, окаймленные камышами, дивно колыхавшимися при малейшем дуновении ве­терка, только тогда она осознала, отчего не находила себе места в городе. На поверхности мелких озер, рассыпанных по долине как мелкие бусинки, стоял веселый гул перелетных птиц. Плавали тут среди нырков и диких гусей белые лебеди, величественные на небе и необыкновенные на земле. Выщипывая у себя на груди мягкий пух, серая гусыня выстилала им дно гнезда, а позже, когда случалось на некоторое время для прокорма прерывать насиживание, им же укрывала яйца.

Потрясенная дивной природой, подчиняясь какому-то неведомому голосу, зовущему отдаться невесомос­ти бытия, Каршига разделась догола, сложила свою одежду в кусты и, завязав в тугой узел тяжелую чер­ную косу, почти не чувствуя округлившегося живота, с блаженством вступила в воду. Быть может, с подоб­ным неистовством, не переводя дыхание, лишь хищ­ник утоляет жажду. Райской наготой белело ее тело в синих водах озера вдали от людских глаз. Она и впрямь была сущим воплощением русалки, хоть и без рыбьего хвоста. Но эта человеческая красота отнюдь не прельщала крылатой стаи. Встревоженные птицы оглашали воздух резким и звонким гоготаньем. Гуси и лебеди от вторжения взмывали прочь в небеса.

И во сне не снилось доброму чабану и его просто­душной жене, что Каршига, частенько в одиночку со­вершавшая путешествия в долину гор, ежедневно об­воровывала гнезда диких птиц, совсем потеряв голову от вкуса их яиц. Беременная женщина пристрастилась лакомиться сырыми яйцами. Она еще в детстве научилась внешне различать гусиное, утиное, чибисово яйцо от лебединого. Нескольким лебединым за­родышам белой царевны крылатого царства суждено было стать добычей человеческого рода. В очередной раз женщина возвращалась из птичьего края, досыта насладившись величием природы. Иногда сноха иск­ренне поражалась переменам в облике своей родственницы: откуда у Каршиги, обычно скрытной, скупой на эмоции, откуда у нее такое блаженство и вихрь неземных чувств, притаенная истома во взгля­де, откуда?! Скорее всего, это от частого питья кумы­са, магического степного напитка. Как в дни своего бесконечного детства, когда она босоногой девчон­кой гналась за цветастой бабочкой, вряд ли осознава­ла Каршига свои поступки. Как другие дети рыбачи­ли и по-ребячески радовались жизни, так эта исчеза­ла в поисках птичьих гнездовий. Некогда в детстве сородичи Каршиги прочили ей великое будущее за несказанно дивный голос. Однако людская надежда вовсе не оправдалась, ибо неведомая сила сорвала ее голос и отторгла от мира искусства. Кто знает, воз­можно, то было немое проклятье пернатых, ненародившийся писк птенцов под скорлупой…

В один погожий осенний день в скромной юрте ко­чевника появилась на божий свет девочка. Чабан со своей женой с приближением родов Каршиги часто молились, лелея сладкую надежду. Дитя почти не причинило родовых мук своей матери. Каршига ро­дила ребенка мгновенно, как птица яйца. Уже в су­мерках чабан загонял овец, как вдруг пришел в странное изумление, увидев, как стаи птиц, покру­жившись над его одиноким жилищем в безлюдном пространстве, улетали на юг. Тянулись в небе журав­ли, пронзительно курлыкая, ведь когда-то они учили древнего казаха, пастуха верблюдов, водить караван. Но особенно тронули мягкосердечного чабана Акылбая прощальные тоскливые клики белогрудых лебе­дей. Вольные птицы будто не могли оторваться от че­го-то очень дорогого. Серый гусь с особенным гого­таньем близко подлетел к куполу юрты. Однако не наводило страху сие загадочное явление природы, и чабану вовсе не пришло в голову истолковать его по-другому. Едва сдерживая умиление, он добрым взгля­дом проводил перелетных птиц, покидающих родные места до следующей весны.

Чабан привязал свою лошадь и зашел в дом. Как же он обрадовался крохотной новорожденной племянни­це, сколько тайного восторга и благодарности Богу ис­пытывал он еще до рождения младенца! И теперь он робко поднимал на широких, ороговевших от постоян­ных мозолей ладонях заснувшего новорожденного, за­вернутого в пеленки, и долго не мог наглядеться на не­го. Жена чабана взяла в руки младенца и с умиленным выражением лица три раза громко произнесла имя в крохотные ушки девочки: Хорлан. Бесконечно счаст­ливые, втайне любовались колыбелью чабан и его же­на, так как в мыслях они уже обзавелись долгождан­ным ребенком. Но роженица без колебаний решила не щадить чувств родных, поскольку ни одна душа уже не могла отнять у нее дочери, кроме Аллаха…

А через шесть месяцев, в те томительные дни, ког­да овражистая местность повсюду тонула в вешних водах, появились две выпуклых на ощупь горбинки на спине дочурки. После физического и нравственно­го провала в городе Каршига стала слишком апатич­ной, ко всему безучастной и не обратила на это осо­бенного внимания. Ребенок еще только ползал, когда мать оповестила бедного чабана о своем намерении устроиться на работу и поселиться в ауле, а также о том, что скорее сердце материнское свое вырвет, нежели отдаст им ребенка. Чабан и его жена были без ума от ребенка и мысленно называли его своим. Ка­залось, не пережить им этих зловещих слов, однако супруги скрыли свое разочарование и оба кивали го­ловой в знак согласия. Смирились.

В унынии и отчаянии, с печальным сердцем молча перевез чабан Акылбай свою сестру с грудным мла­денцем в аул. Здесь Каршига устроилась учительни­цей пения. Она вела замкнутый образ жизни и как будто вовсе не замечала посторонних взглядов и кри­вотолков. Каршига целиком была поглощена воспи­танием дочери, но по-прежнему упорно не желала за­мечать угрозу горба. Было время, когда джигиты с первого взгляда влюблялись в нее. Дивный голос по­ражал всех, кто слушал ее. Когда-то она весело ска­кала на коне, а ныне ее как подменили, казалось. Кар­шига дичилась своих же аульчан. Одинокая мать жи­ла тихой незаметной жизнью со своей незаконнорож­денной дочерью, к тому же увечной…

Однажды мать купала трехлетнюю дочь в большом чану и вдруг ужаснулась, заметив пару маленьких птичьих крылышек, проросших из горбинок всего за одну ночь. Давно чуяло сердце матери нечто подоб­ное. Эта загадочная отметина заставила содрогнуть­ся бедную женщину, но рассудка ее не лишила. Она лишь лихорадочно подумала о том, что никто не дол­жен узнать о крыльях и что она сделает все, чтобы за­щитить дочь от людской жестокости.

К этому времени судьба улыбнулась чабану Акылбаю, брату Каршиги, милостивый Аллах подарил ему желанных сыновей, которые продолжат его род. Ведь недаром дядя не чаял души в племяннице, пугливой пухленькой Хорлан, которую он считал предвестни­цей семейного счастья. Хорлан с детства была глубо­ко обижена злыми насмешками детишек, из-за них девочка бросила школу. Думы о будущем дочери всегда причиняли невыносимую боль Каршиге, и по­тому она с закрытыми глазами приняла упрямство дочери. С восьми лет девочка вела жизнь затворни­цы. Все дни напролет она просиживала дома, не про­являя охоты к обычным детским играм.

Дневная синева и млечный путь ночи становились предметами душевного терзания и тайного горя мате­ри, поскольку она не исключала того, что когда-ни­будь, в одно мгновение навсегда улетит дочь в неведо­мые дали… как птица. Мать изо всех сил хлопотала о том, чтобы дитя не скучало, и просто завалила ее иг­рушками. Однажды девочка выстроила в ряд вылеп­ленные из пластилина фигурки. И мать, неожиданно для себя обнаружив талант дочери, тут же накупила горы пластилина. Несмотря на столь юный возраст, девочка была необыкновенно искусна. По божьей во­ле она лепила лишь род пернатых. Сему обстоятель­ству мать снова не придала особенного значения.

Два раза в год чабан спускался с гор. Он приносил с собой целые охапки игрушек и сладости. А вскоре, уловив всепоглощающую страсть любимицы-пле­мяшки к ваянию, чабан вдруг загорелся найти глину для лепки. И нашел. В скором времени комната де­вочки стала больше походить на музей. Точные гли­няные копии разных птиц переполняли дом, и на сто­ле, и даже под кроватью негде было иголке упасть: все было заставлено фигурками пернатых. Тем вре­менем Каршига ни на миг не переставала тревожить­ся за свое дитя, рожденное по злому року меченой. Ни за пианино, ни в классе с детишками она не отре­шалась от своей трагедии. Из-за нелюдимости Кар-шиги соседи не ходили в ее тихий дом. Но однажды как-то заглянул к ним школьный учитель Еркежан. В молодые годы он мечтал стать художником, но, как говорится, быт заел. А тут он вдруг увидел комнату, до отказа заполненную глиняными птицами.

(14 голосов, средний бал: 4,50 из 5)

Загрузка...