Родился в 1988г. в Украине (Днепропетровская область). С 2002г. – в России. Окончил Самарский технический университет. Работаю сотрудником научно-исследовательского института в этом же городе.
Публиковался в российских и зарубежных изданиях с поэзией, прозой, переводами и афоризмами.
Хокку “Лад”
Отрывок
древний, как пономарь,
сетует календарь:
если бы реки вспять, то врозь
с хароном бы не пришлось.
были бы двойники
с телом да в три руки:
я – без десницы бренной, он –
в норме, ведь он харон.
оберегал бы пёс
плот на двоих и привоз;
дёснами до былых петухов
жамкал бы книгу грехов.
мы же в кромешной дали
пели бы гимн и гребли
к вечному стану, где сонмы богов
ждут без друзей и врагов.
мы бы не знали с ним
тлена; по выходным
мы запасной доставали бы плот
и гнали бы кто вперёд.
вместо луны, ветров
над головами – кров
призрачный, а за спиной –
гвоздь со своей стеной.
Гранки
Всё же не бросят, и там сторона
части отторженной сути верна.
Сквозь чернозём образуя плиту
линзы, очки надевают кроту.
Хлопает всеми двумя кислород
пляскам сосудов, берёт в оборот;
гул его прост и размыт, как желе,
пятничным хором в селе.
Сквозь оркестровые почести ям
скачет верхом запоздалый хайям.
Пыль утешением. Меркнет обоз
датый вдогонку в пустыне из роз.
Облако тянется белое встык
с тем горизонтом начала, где тик
будет ровнее в правом белке
или в верхнем его уголке.
Смерть никогда не узнает о нас
и просипеть не успеет наказ.
Плаха спускается, шапки – долой:
поздно дружить с головой.
Высунув даже уста из печи
в пытке нащупать марии ключи,
грезишь: они жерновами гертруд
пение в грай перетрут.
Сгустки фигур уместились в плакат,
синематографом пахнет закат;
рябью саднит по кривому лицу,
точно герой подлецу.
Грабят планетами тёртых монет,
не оставляя в сторонке замет
о возрождении ранних листов,
сдавшихся из-за кустов.
В сотах пчелиных стоит колизей.
Не приходите ко мне без друзей:
пустошь холмов непочатых и строй
осин колобродят порой.
Бредит земля и врачует зима.
Ленточным временем сводят с ума
стражи столбов, снеговые пары
как элементы игры.
Хрустом не станет целее стезя,
колбы разбить пресыщенья грозя.
Манит пускай переливами брешь,
с тем изрыгавшая плешь.
Что ж, интервалов алмазную стать
больше угодой людей не пронять.
Клад обретённый завёрнут в сатин
от бегства и от годин.
Свет через край воскресает синай,
ближним обрывом ползёт самурай,
лезет по встречной; груши цветут,
воссоздавая редут.
Зов, заслонённый когтями лисы,
телится у нулевой полосы.
Смотрит в него, обрамляя, трюмо –
в складках по росту письмо.
Тушь и нагая фактура ветвей
свойства родные взболтают кровей.
То ли очистит, а может, прильнёт
новой напастью, живя наперёд.
Значит, пребуду я с ними, из
них вопреки воплотив пустяковый каприз
кривды лоскутной, как дошлый обман
мнит на крючке египтян.
немеют сени, а за дверьми
он, маннергейма презрев порог,
лежит и тешится над людьми,
как умирающий скоморох.
лежит в колодце, и брёвен дуб
над ним смыкается в хоровод;
а мимо тащится лесоруб
с косой и держится за живот.
но в леденеющем том огне
ни пеплом сгинуть, ни замереть,
когда бессмертие лжёт втройне,
когда от песни осталась треть.
он голубых не смыкает век,
и alter ego его рябой
в охапку схватит, подбросит вверх
и приютит над печной трубой.
там разглядит, как плывут гуськом
двор, баня, кол, черепки за ним,
да в подпол канет проклятый дом,
оставив едкий на память дым.
(Без рейтинга)
Загрузка...