Добрый день! Я родилась и на данный момент живу в Москве, творчеством занимаюсь фактически с детства, уже в пять лет стучала пальцами по старенькой печатной машинке или от руки записывала в тетрадке смешные рассказы. Мне всегда хотелось писать, но дальше рассказов и коротких романов дело, чаще всего не шло. Но по-настоящему сильное произведение мне удалось написать в 2014-м году. Я описала свой опыт борьбы с алопецией. Это потеря волос по той или иной причине. И так получилось, что после перенесения сильнейшего стресса, в 2013-м году я осталась совсем без волос. Одинокая, испуганная и не знала как жить дальше. А дальше я взялась за себя, стала заново учиться любить себя, принимать такой какая я есть и вот, сейчас уже ровно два года как я без волос, но я совершенно довольна собой и не нося парики и не скрывая того как выгляжу живу полной жизнью. Книгу я написала потому что мне хотелось, чтобы все женщины и маленькие детки с которыми это произошло и постоянно происходит не чувствовали себя одинокими. Те, кто читал мою книгу, говорили что чувствовали тоже самое, кто-то считал, что произведение очень грустное, кто-то что подбадривающее. Равнодушных людей не оставалось. На данный момент в мире насчитывается 146 миллионов человек с алопецией.
Hello!
I was born and live now in Moscow. I love write novels from my childehood and now I write more and more, but now i have more seroznye threads.
My general book I wrote in last year, when i thought, I should tell about my experiens and my war with alopecia. After really big stress I lost all my haier in 2013 year. After this I have come a long way of self-acceptance. I Now I’m pleased with myself absolutely. I never used any wigs. I wrote my book because I sure, no one should be felt the lonely. Now in The world people with alopecia 146 million.
Роман “Жизнь девушки с блестящей головой”
отрывок
10 августа
Я шла по улице, понимая, что неизвестно когда моя социальная жизнь будет прежней. Все изменилось. Как теперь быть с моей любовью к поездкам, к тусовкам в людных местах, к свиданиям, посиделкам с друзьями, фестивалям и масштабным городским событиям… Да просто с привычкой гулять по улицам.
Парик мог бы решить все мои проблемы? Сомневаюсь. Он добавил бы новых. Он просто кричал бы — смотрите! Она мало того что лысая, у нее на башке — метла!
А если он сползет? Это уже будет означать, что у меня не просто дефект, а еще и страшное непринятие себя, страх, что этот дефект все увидят, тотальная неуверенность в себе и одна сплошная маска. Ни слова правды. Я ущербный товар, второй сорт.
Да, я очень переживаю, мне стыдно, я комплексую, но… Как говорила никогда не любимая мной Марина Цветаева, «если что-то болит — молчи, иначе ударят именно туда». Конечно, мне больно. Любой женщине больно потерять свою внешность. Чего уж тут…
Я толкнула стеклянную дверь парикмахерской.
— Добрый день! У вас сейчас какой-нибудь мастер свободен?
— Да, а что бы вы хотели?
— Постричься.
— 300 рублей.
— Прекрасно. Мне надо сбрить волосы.
— ЧТО?
— Сбрить. Все. Волосы, — четко и медленно повторила я. — Я лысею. Я не хочу быть похожей на Голума из «Властелина колец».
— Хорошо, — осторожно кивнула та, — тогда 150.
— Замечательно! Даже еще лучше.
— Мариам, тут надо постричь! Под машинку.
— Вы уверены? — спросила меня Мариам, когда я садилась в кресло.
— Да, — повторила я.
— Может, не стоит все сбривать?
— Не сбреете вы сейчас — они выпадут сами, только я буду выглядеть как чучело. Вы думаете, мне не надоело, что куда бы я ни пошла — за мной тянется дорожка волос?
— Совсем под ноль?
— Да. Так коротко, как только возможно.
— Как скажете, — она надела мне то, что я обычно называю слюнявчик. — Но вы точно уверены?
— Абсолютно.
Я видела свое отражение, грустные глаза, жидкие пряди. Видела Мариам. Она включила машинку для стрижки, я услышала жужжание. Поднесла машинку к моей голове. Первая дорожка пошла…
«Господи! Как же жалко Равиля!»
Вторая дорожка.
Прощайте, съемки в сериалах и фильмах, фотосессии, внимание мужчин.
Жужжание. Третья дорожка обнажила особо сильные проплешины с правого бока.
— Все отрастет! — подбадривала меня Мариам. — Ты молодая — справишься.
Четвертую она стала прокладывать откуда-то с основания шеи. Я знаю, там уже почти ничего нет, и стараться особо не нужно.
«Моя бедная бабуля! За что? За что она умерла такой страшной смертью?»
Пятая шла от правого уха вверх. Она повернула меня боком к зеркалу. Я искоса смотрела на свое отражение. Ну почему я? Ну… ясно вообще-то. Год такой. Я усмехнулась. А ведь когда-то была симпатичной. Что самое интересное — многим нравилась. Не глянцевая красавица и не мастер по уходу за собой, но ведь удавалось!
У меня были замечательные путешествия! Самые лучшие! Из недавнего я привезла любовь.
Последняя прядь моих волос…
А у меня почему-то странное чувство, словно только сейчас я наконец-то стала собой. Ну а толку-то? Один черт — никогда меня люди не примут. Не примут. Не смогут. Не захотят понять.
Последняя прядь упала. Я удовлетворенно посмотрела на себя в зеркало.
А форма черепа оказалось гораздо лучше, чем я думала. Даже, в общем-то неплохо. Правда, машинка оставила два миллиметра волос и похожа я была на изъеденный молью ковер.
Я поблагодарила и пошла расплатиться. Уборщица смотрела на меня во все глаза.
Ну что ж, Ангелочка, привыкай, теперь на тебя всегда будут глазеть.
Остаток дня я провела, прячась от людей. Я просидела на набережной там, где их точно не могло быть. Фактически под мостом и, разумеется, в капюшоне. Я люблю гулять. Очень люблю гулять. Но теперь мой удел — прятаться.
11 августа
Навестила трихолога. Выяснила, каковы мои шансы на дальнейшее обрастание и есть ли они вообще.
— Есть. Все фолликулы у вас живые и в них уже сейчас видно, что зарождаются новые волосы.
— Это приятно!
— Не во всех, но во многих.
— Все равно здорово, — улыбнулась я.
— Но я должна вам сказать, теперь нет никакой гарантии, что они вообще отрастут, а если отрастут — то могут выпасть еще раз.
— Я поняла. Значит, пойду на «Ленфильм», узнаю, не нужны ли там лысые, — ответила я и, распрощавшись, покинула кабинет.
На пороге я обернулась и спросила:
— А вы таких еще видели, кроме меня?
— Очень много, — ответила врач.
Несколько озадаченная, я ушла. Если их много, то где же они все?
Я не могу сказать, что мне действительно было очень легко или очень сложно. Отношение к моей лысине менялось с той же скоростью, что и перепады на американских горках. Вот смотрю на себя в зеркало и думаю, что ничего страшного, вот не могу на себя смотреть и отворачиваюсь в ужасе, вот снова смотрю и понимаю, что я — красавица, даже если изъедена, как ковер, а вот смотрю и сама себе напоминаю химиотерапию. Но главное, что бы я ни напоминала себе, как бы ни избегала временами зеркал, самое трудное было видеть, как друзья прячут глаза.
Вчера, когда я пришла домой, Таня вернулась из магазина. Мне очень хотелось попросить ее проявить чуть больше сочувствия и понимания. Да, ясно, что она не решается на меня взглянуть, берется то за одно, то за другое, суетится и шарит глазами по полу, а каково мне? КАКОВО МНЕ??? Одна я должна вас всех понять? Кто бы ПОНЯЛ МЕНЯ?!! ХОТЬ КТО-НИБУДЬ!!! Мне даже спросить некого, не с кем поговорить! Я всего-то хочу, чтобы мне сказали, что это не так страшно, что с ними тоже что-то произошло. Почему я одна должна быть сильной, а вы себя в руки не можете взять?
— Хватит прятать глаза, — сказала я. Даже сама не понимала, как звучит мой голос. Вроде бы тихо и жестко, но тем не менее он дрогнул.
— Я… не…
— Что?
— Надо привыкнуть. — Таня серьезно посмотрела мне в глаза. — Если честно — мне надо.
— Привыкай, — я развернулась и ушла. Моему сердцу был только что нанесен непреднамеренный, но болезненный удар.
Даже себе одной я только мысленно признаюсь, что всегда хотела иметь яркую особенность во внешности. Остальным — не скажу. Они подумают, что я сама себе лысину нашаманила. А вообще — огромная благодарность, что остались хотя бы брови, ресницы. Красивые же у меня глаза, яркие.
Оставшиеся дни до поездки в Финляндию я рассылала просьбы принять нас по каучсерфингу, скорбела по Равилю и общалась с Бэном. Даже решилась сказать ему правду.
— Вышли мне фото. Я хочу посмотреть.
— Как сделаю — вышлю, но я очень смущаюсь.
Он меня еще подбадривал:
— Волосы — это ерунда! Отрастут! Мне важно, какой ты человек. Давай, моя красавица! Я жду!
14 августа
Мы сидели на переднем сиденье микроавтобуса и я думала:
— Дорога отняла жизнь у Равиля. Вот сейчас она словно лента исчезает под колесами микроавтобуса. А сколько людей погибло на дороге? Очень много. Больше, чем в самолетах, которых Равиль учил меня не бояться. А его забрала дорога. Может, сейчас ей придет в голову забрать и меня? Или нас всех? Или только тех, кто сидит сзади… Почему нет, в конце концов все же бывает.
Еще стал накрапывать дождик. Я держалась, чтобы не заплакать. Я понимаю всё: я в трауре, я лысая, у меня больше нет работы. Но осталось немного денег. Я все еще я, а я всегда буду ездить. Всегда, пока могу двигаться. А я могу — значит, я еду.
Скоро мы подъехали к пограничному пункту, быстро прошли обе таможни — нашу и финскую. Поехали дальше. Мне почему-то стало как-то хорошо. Как-то умиротворенно, замечательно и спокойно. Как? Тоска и боль по Равилю превратились в легкую меланхолию. Тем более что дождик напоминал один из его стихов, который он написал.
Еще через час двадцать микроавтобус остановился в центре Хельсинки, недалеко от метро Kamppi. Я ступила на любимую финскую землю (уточнение — на финский асфальт) И поняла — депрессия закончилась. Вот так просто. Нет ее больше и все. А дождик? Ой, как хорошо, что он есть! Вон красивый мужчина мне улыбается, а я ему. А на мне капюшон туго затянут и вообще не видно, что есть лысина — ура!
Мне не терпелось сбежать скорее подальше вглубь Финляндии. Хотелось скорее погрузиться в неповторимую финскую атмосферу, стать ее частью, ее молекулой, ее человеком.
А знаете что? Я всегда чувствую себя там человеком. Мне не хамят, не обижают меня, не думают, что я украду что-то. Да, все бывает. Но здесь мне очень нравится находиться. Я чувствую, что я человек. Любимый, уважаемый, нужный. Ни кем-то конкретно и не всеми скопом. Я просто ощущаю это внутри себя. НЕ потому, что я турист с деньгами — о, я турист без денег, поверьте! Я просто люблю…